Кокандское, Хивинское и Бухарское ханства.
— Сэр. Бухарский эмират. Сэр.
— Да насрат! Позже крававая гэбня колючей проволокой сшила из всего этого Узбекистан. За семьдесят лет тоталитарного угнетения узбекского народа, его численность выросла с трех миллионов до тридцати. Вы заместитель начальника отдела в том самом страшном ЦРУ, которого боялись даже русские. Вооружитесь всей мощью информации, назовите мне хоть одно индейское племя, численность которого увеличилась бы на порядок под мудрым и гуманным демократическим правлением САСШ, а потом и США?
— И что же? Сэр.
— И вот скоро полувековой юбилей гордой демократической независимости Узбекистана. Узбеки сидят на мегатоннах полезных ископаемых, а починить линии троллейбусов не могут: нет медного провода. В особенно истертых местах специально обученный мальчик на запятках опускает рога троллейбусу, и тот прокатывается через перекресток по инерции. Или зависает посередине. И пассажиры выходят и толкают. Я сам толкал. Узбеки кричат, что Аральское море иссохло, но исправно разбирают воду для полива по каналам советских времен. Русские строили там каналы — хотя сами, не имея холодильников, хранили продукты зимой за окном. И жрали гороховый хлеб. Пока их лучшие в мире геологи не нащупали Самотлорскую нефть, чтобы менять ее на канадское зерно. Это не экономика даже, это в чистом виде чудо господне, непонятное нормальному разуму.
— Сэр, и какие же выводы?
— Проклятое поколение получило свой Сталинград. Ото-химе нашла способ обесценить нашу электронику. По крайней мере — ослабить ее так, что решить исход войны технологическим преимуществом у нас не получается. Нужды нет: русские привычно вырыли окопы на море, и справляются оптическим наведением вперемежку с рукопашным боем.
— Так они на этой почве спелись с катаноидами?
— Фиори… Японцы не слышат нас?
— Как будто нет.
— Основной экспортный товар Японии — культ героической смерти. Здесь это довольно долго было решением всех проблем. От перенаселенности, от страха перед будущим, от оскорбления или даже простой обиды — куда ты сбежишь с острова? Только в мир иной. А сейчас времена невеселые; люди поневоле ищут помощи у Бога или богов — на Земле мало кто способен помочь.
— Сэр. Но вы, кажется, не одобряете японцев? А ведь именно «бушидо» заставит их на переходе защищать нас.
— Я не понимаю, что в смерти героического. Смерть — это просто смерть. Полное говно. И закончим уже с лирикой. Кто принимал груз?
— Лично я.
— Все время?
— Всю неделю. Ролкера нам не хватило, так что грузили кранами поштучно, как обычного «дикобраза». Кстати, отойдемте от штабеля. Как бы нам захватом по шапке не прилетело.
— О да, не хватает мне лишиться еще и шляпы. Дома теперь ни стильной одежды, ни хорошего кьянти — ничего, что надо везти через большую воду. Нескоро еще чилийское вино сможет потягаться с европейским… Фиори, а «Нанауми» — кто?
— Госпожа Цунаока Нанауми. Дочь владельца парохода. Попала в аварию, выжила в инвалидном кресле. И вовремя предложила себя добровольцем на аугментацию.
— Что ж… Пойдемте знакомиться. Как вы считаете, уместно предложить ей сувенир из России?
* * *
— Сувенир из России.
— Положите здесь. А это что?
— Монсеньер кардинал, это запрос из ЦРУ.
— Вот как? Это в утренние документы на завтра.
— Монсеньер кардинал, позвольте задать вопрос.
— Позволяю.
— Монсеньер кардинал. Меня часто спрашивают: что слуга слуг Божьих думает о нынешних временах, списаных с «Откровения Иоанна Богослова» построчно? Как там: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами» — что это, если не Глубинные высшего ранга?
— Брат Фабиан… Не так давно то же самое было сказано о кораблях Тумана. Но Господь бог наш простер длань — и вот уже они в едином строю с нами, против тех самых порождений бездны… Вижу, вы недовольны ответом?
— Монсеньер. Я хочу знать правду. Гладкие фразы я умею складывать не хуже. Ибо я все-таки секретарь великого понтифика, епископа римского, и прочая, прочая. «Поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?» — так же и мы поклоняемся девочкам в Школах, возлагая все надежды на сосуды греха. Да еще и на детей!
— Брат Фабиан. В память об уважении к вашему достойнейшему отцу, я отвечу вам. Но цена ответа вам известна. Вы можете отказаться от вопроса и спокойно жить далее, помня, что я обязан вашей семье услугу. Вы также можете настоять и получить ответ. Но тогда я не буду обязан вашей семье более ничем. Взвесьте хорошенько, чего лишит вас грех излишнего любопытства. Ибо я все-таки камерленго, и это меня схизматики называют: «гестапо Ватикана».
— Господи Боже, да будет воля Твоя! Я желаю знать правду.
— Мальчишка! Ты узнаешь не правду, но всего лишь мысли! А потеряешь услугу могущественного князя церкви. Подумай о роде!
— Ребенок познает мир от мысли родителей. Юноша от книг, кои суть все те же мысли, уловленные на бумагу из хода времени. Наше место на стенах Аккры — иначе люди придут под благословение иных церквей, не таящих от людей ни крови, ни правды!
— Слова, достойные Овернской Проповеди. Стало быть, мнение папы тебе уже известно.
— Откуда?
— Ты только что высказал его. Я сделаю тебя следующим епископом Рима. Понтифик стар. На его место много желающих — заслуженные старики. А сегодня нам нужно копье Георгия, не пастырский посох.
— Так это что же — заговор о римском престоле?!
— Это истинная цена твоего вопроса. Не больше. Не меньше.
— Так отвечайте же!
— Известно ли тебе соглашение о рекламе?
— Но… При чем тут…
— Так известно?
— Считается подлостью использовать в рекламе безусловные рефлексы, инстинкты, которым человек противостоять не может. Дети в опасности. Угроза женщине. Защита беспомощного. И так далее — все, что прошито эволюцией.
— Так вот: порою мне кажется, что господь наш бог отчаялся докричаться до нас. И он поднимает интерес к своим посланиям, как журнашлюхи Херста: слезогонкой. Вот вам девочки самого что ни на есть милого возраста. А их эсминцы — сущие дети. И вот вам стая Глубинных, которая жрет милых девочек с костями. Даже у святого тут вскипит кровь!
— Но господь наш бог несколько умнее журнашлюх. Воистину, если он захотел бы, то нашел бы способ…
— Я даже не буду спрашивать, что у вас было по богословию, по логике. А что по дискуссиям, уже вижу. И уверен, что историю крестовых походов знаете назубок. Итак?
— Либо господь не хочет говорить с нами, потому и написано послание болью и отчаянием. Либо с нами говорит не господь, и потому буквы послания
